О странной синхронности физики и искусства
Поговорим о странностях любви.
Иного я не мыслю разговора…
А. С. Пушкин, из «Гавриилиады»
Я снова привел странную, казалось бы, ассоциацию: совмещенные пространство и время у Пикассо и (совсем по-другому) у Рериха — и объединенные пространство-время в теории относительности и вероятностный смысл пониманий реальности в квантовой физике. Ничего общего в прозрениях Пикассо — и Эйнштейна или Джойса, Моне — и Шредингера, конечно, не было! И все-таки!
И все-таки есть поразительное и значимое, на мой взгляд, совпадение. Новейшая физика — теория относительности и в еще большей степени квантовая механика — вынужденные (почти) отказаться от наглядных образов физических тел, непостижимым образом оказались одновременными с похожими событиями в сфере искусств и в сфере научной и практической психологии. Время, наше, человеческое время, наша история, история человечества почему-то продиктовали ОТКАЗ ОТ КОНКРЕТНЫХ ОБРАЗОВ девятнадцатого и предшествующих веков, отказ фиксировать данный образ именно (и только) в данный момент. Появилась необходимость новых пониманий в картине мира, с отказом от наглядности, от «бытовых», наглядных пониманий классической живописи — и классической физики. И классической музыки, основанной на симметрии и гармонии. Ведь и в музыке именно в это время возник Шенберг с атоничностью, речитативом, с додекафонией. Почти одновременно: объединенные пространство-время у Эйнштейна и объединенный образ памяти в пространстве-времени у Пикассо. Почти одновременно: совсем разные неопределенности и одинаково значимые интерпретации разных прочтений одного и того же (казалось бы!) объекта разными художниками и равно-значимые интерпретации явлений в физике и явлений в психике. Психоанализ Фрейда и сюрреализм Дали и Кафки. Витающие в небе над Витебском влюбленные Шагала, вневременные и внепространственные — почти абстрактные, почти символические.
Символизм Чюрлениса, который, вероятно, был одним из тех, кто своим творчеством открыл абстрактное, еще фигуративное — но не копирующее, а синтезирующее искусство. Экзистенциализм Камю — полотно жизни, сложенное из отдельных мелких фактиков-деталей. Импрессионизм Дебюсси, который ушел от интегрирующей логики мелодии к коротким музыкальным мазкам, складывающимся в общий эмоциональный рисунок пьесы — точно так же, как в живописи Моне и Сера с идеологией разделения «общего цвета» на чистые, дискретные цвета… И квантовая физика Бора, Шредингера, Борна и Гейзенберга, провозгласившая вероятностную сущность физического мира и интерпретацию реализуемых физических состояний как суперпозицию (сложение) дискретных «чистых» состояний… Теория относительности и квантовая механика показали, что наблюдатель, субъект измерения, его физические параметры существенно определяют результат измерения. Субъективное и объективное смешиваются в определении физических сущностей. Эта же революция произошла и в искусствах.
Я нимало не склонен к мистике и не намереваюсь искать в этих поразительных совпадениях некие потусторонние влияния. Но каким-то непостижимым образом грандиозные трансформации человеческого духа в созданиях и пониманиях искусства (музыки, литературы, живописи) и в построениях науки (физики, биологии, психологии) действительно оказываются синхронными и они, наверное, взаимосвязаны. Я не претендую на «всеохватность» и даже на правильность следующего заявления. Человек вынужден общаться со все большими скоростями смены обстановки в своей жизни. Искусство прореагировало на это конспективностью абстрактной живописи, импрессионистским разделением цветов, которые сливаются в единый рисунок при взгляде издали или при быстром взгляде. Физика «общается» со все большими энергиями, а технологии, которые ею определяются, предлагают все более быстрый темп жизни и темп ее изменений. Что ж, человек в этом внешнем для него психологическом пространстве должен приспособиться: успевать схватывать графические символы предметов и явлений и обобщать самому их красочную палитру. Это — попытка понять, почему искусство и наука в тектонических своих проявлениях синхронны.
Впрочем, такую синхронность изменений разных проявлений духа человечество уже проходило и раньше в своей истории. Ренессанс синхронно — на протяжении трех веков — проявил себя в философии и теологии (Лютер, Кальвин, Джордано Бруно, Эразм Роттердамский, позднее Френсис Бэкон), в живописи и литературе (Джотто, Данте, позднее Петрарка, Рабле, Шекспир, Сервантес, Бокаччо), в науке (Коперник, Галилей). Последние стадии европейского Возрождения — начало Нового времени. Оно сменилось Новейшим — когда на протяжении одного века, даже меньше (темп распространения и, как следствие, создание новой информации увеличился за три века очень значитетельно), одновременно произошли кардинальные трансформации и художественной и научной ментальности. Это был прошедший двадцатый век.
Трансформации, о которых мы говорили — это сдвиги парадигм сознания тектонического масштаба. Есть и не столь масштабные перемены, в которых тоже проявляется столь же удивляющая синхронность в совершенно разных видах деятельности сообществ. Экономисты используют для прогнозов закон длинных волн в экономике, обнаруженный в тридцатых годах прошедшего века выдающимся русским ученым Н. Кондратьевым (он погиб вскоре в сталинских лагерях). Кондратьевские циклы имеют период около пятидесяти лет и обнаруживаются в экономике всех стран. Позднее известный математик С. Маслов показал, что стиль архитектуры церквей («классицизм — барокко») в России на протяжении шести веков претерпевал периодические изменения — с тем же пятидесятилетним периодом. В. Петров, К. Мартиндэйл и ваш собеседник независимо и с разными соавторами показали, что такой же пятидесятилетний период обнаруживается в стилях музыки, живописи, литературы в разных странах и тоже синхронно. Вы найдете ссылки на эти количественные исследования в конце книги. Во второй части книги вы найдете и анализ того, почему стилистика проявлений культуры, моды, например, так же как политические предпочтения изменяется периодически. Сейчас — только о совпадении периодов разных проявлений человеческой активности — от экономики до музыки и литературы. С. Маслов отметил, что «проявления духа» даже чуть-чуть опережают изменения в экономике. Нам с коллегами удалось с помощью статистического анализа подтвердить, что изменения экономических индексов, по крайней мере, не опережают изменения в культурной сфере. «Духовные изменения» в сознании общества впереди экономических, материальных? Похоже, что именно так обстоит дело.
Сначала было слово? — Сначала было слово!
Природу периодических изменений можно понять и описать. Это сделал еще Н. Кондратьев (и его последователи) в экономике, позднее я попытался предложить более общий механизм таких осцилляций с помощью феноменологической модели с учетом обратных связей в статистически увязанных системах. Вы найдете ссылки на эти работы в конце книги. Но синхронность изменений общечеловеческого самоосознания и экономического бытия человеческой популяции на тектоническом уровне — это проявление настолько глубинных связей, природу которых мне не дано распознать.
Еще в середине ХХ века Чарльз Сноу, выдающийся физик, писатель и политик, увидел тенденцию: представители гуманитарных и представители естественных наук перестают понимать друг друга. Вот (по памяти) цитата из Сноу: «Гуманитарии обвиняют физиков в невежестве, но сами не знают даже, что такое «второй закон термодинамики». (Этот физический закон важен для понимания общих тенденций развития). Но разве «физики» умеют проецировать идеи Жюля Верна, Камю, Кафки, Дали, Магритта, Стругацких или Станислава Лема в понимания Природы? Впрочем, Эйнштейн хорошо знал творчество Достоевского и полагал, что этот писатель влиял на его творчество физика. (Вы можете прочесть об этом в прекрасной книге Б. Г. Кузнецова «Эйнштейн и Достоевский»). И все-таки: в интеллектуальной жизни человечества в течение последних полутора веков развились «две культуры», две разных культуры — культура естествоиспытателей и культура гуманитариев — прочти независимые друг от друга. Даже «внутри» естественных наук уже нет взаимопонимания. Между психологами и химиками, например, хотя уже давно есть химическая фармакопея для нейро- и психо-патологий. Между физиками, химиками и биологами, хотя уже давно существуют успешные смежные науки (биофизика, физикохимия, молекулярная биология). Между математиками и языковедами, хотя уже есть математическая лингвистика и статистическое литературоведение. В Древней Греции (и в Древнем Риме отчасти), науки и искусства воспринимались как целое. Потом наступила дифференциация знаний, а через много веков — снова интегрированное знание и интегрированное творчество. Олицетворение этого Возрождения духа древней Эллады — Леонардо да Винчи, который вновь соединил в одной личности все мыслимые проявления человеческого интеллекта. Леонардо — символ величия человека на все времена. Восемнадцатый, девятнадцатый и три четверти двадцатого века снова привели к узкой дифференциации профессионалов, к господству конкретики, из-за устремлений не столько самих интеллектуалов (чаще всего небогатых людей), а вследствие «социального заказа» денежных хозяев жизни, которые поняли, что интеллект — надежная сфера вложения капитала. Бизнесмены ошибаются редко. И их выбор в двадцатом веке не был ошибочным. Я думаю — я убежден, что ХХI век станет веком интегративных знаний и триумфа междисциплинарных наук. В них и будут «вкладывать деньги». Глобальная телекоммуникация, ставшая знамением конца двадцатого века, в корне изменила возможности общечеловеческой интеграции и взаимного влияния. Недавно я с коллегами издал книгу «Введение в естествознание» (Кошкин, Синельник, Шкорбатов, 2006), в которой попытался обозначить и необходимость и возможности такого подхода к образованию, который дает общее понимание науки в целом, включая науки о человеке — в едином контексте. Здесь и сейчас я хочу только подчеркнуть единство Природы во всех ее проявлениях и вероятностный характер осуществления ее законов — и в физике и в искусстве.
Вернуться к оглавлению книги.