Как женщины его печальны —
В них чувственного вовсе нет.
И только грустные их тайны —
Сквозь ровный и неяркий свет.

Какая грусть, какая тайна
Живет за дымкой в тишине —
Мне не понять. Хранят молчанье
Картины в зале на стене…

И только теплою волною
Сочувствие мне грудь теснит:
Печальных тайн неясной болью
Невысказанность томит.

Это стихи о Борисове-Мусатове, написанные мною лет сорок назад. НЕДОВЫСКАЗАННОСТЬ, оставляющая возможности для сотворчества, есть один из смыслов искусства. Я хочу рассказать, как великие произведения искусства стимулируют (на самом деле, создают!) новое творчество — творчество зрителя, который становится — для себя только, разумеется — соавтором художника.

Я хочу рассказать (скорее, все-таки, обсудить с читателем), как искусство и его творцы формируют психологию зрителя, слушателя, читателя. Народа, поколений, в конце концов. Мы вместе проанализируем, что определяет вдохновение творца, его взаимоотношения с читателями или зрителями. В этой книге вы найдете очень разные и по смыслу, и по способу выражения реминисценции: мои эмоции — в связи с великими произведениями искусства, исследования психологии поэтов и художников, в том числе, количественные. Я хочу обсудить с вами, как и что формирует славу — и в науке, и в политике, и в искусстве, в моде, наконец. Мы попробуем вместе понять, как соотносятся скептичный разум и вера в формировании личности и общественной психологии, понять, как религия влияет на общественную мораль, есть ли существенные различия морали верующего и морали атеиста. Вместе попробуем понять, какова роль искусства в моральном состоянии общества.

От Герцена (в «Былом и думах») еще в ранней юности я узнал, что искренность и истина не всегда совпадают. Я помню об этом. То, что вы найдете в этих заметках о художниках — искренно. Я думаю именно так, как пишу. Истинно ли это? Несомненно, далеко не всегда. Впрочем, кто знает «что есть истина»?

Я дилетант, просто любитель искусства — живописи, поэзии… Как и каждый из нас, кто причисляет себя к вымирающему «сословию» интеллектуалов.

Я хочу оставить эти заметки об искусстве — заметки дилетанта. Зачем? Я же знаю, что мои реминисценции не профессиональны и отдаю себе отчет в том, что мои понимания субъективны! Но ведь любое произведение искусства — выражение субъективного восприятия художником действительности, реальной или же воображаемой им виртуальной действительности — «как бы действительности». И каждый зритель или читатель или слушатель воспринимает произведение искусства по-своему, проецируя увиденное, услышанное, прочитанное на свой собственный внутренний мир. Понимание художника зрителем определяется мерой совпадения взглядов, темпераментов, чувствительности к полутонам и контрастам. Восприятие картины зрителем так же субъективно, как восприятие художника, создавшего эту картину. Выразить то, как понимает художника зритель, именно я. Эссе в этой книжке — мое самовыражение, именно мое, личное — самовыражение, инициированное очень часто моим пониманием произведений искусства. Это как поэзия и как живопись — выражение самого себя, и только. Но быть может, мои субъективные понимания и ваши, читатель, близки? Может быть, мы поймем друг друга через посредство искусства, через сопоставление наших субъективных пониманий одних и тех же произведений, как и одних и тех же явлений жизни? Мы постараемся найти общие понимания того, что такое мораль — у людей Веры и у атеистов

Ведь самое главное в жизни — найти тех, кто тебя понимает, не правда ли? Поищем общие понимания — если они существуют!

Очень много в этой книге — о художниках. Всю жизнь я провел с художниками. Мы разъезжали с ними по векам и странам. Я беседовал с египтянами из Фаюма полторы тысячи лет назад. Мы одинаково понимали прекрасное. Мы одинаково понимали психологию друг друга. Я встречался с Рембрандтом триста лет назад — в Ленинграде и в Нью-Йорке — кажется, этих городов еще не было в то время. Мы долго говорили с ним о бренности прожитых лет.

Я виделся с Босхом и Старшим Брейгелем, они уверяли меня, что люди гадки. Я спрашивал у них: может быть, это уже незаметно перед лицом вечности? Рерих в Москве и в Новосибирске говорил мне о вечном, а я просил его показать, как перейти от гадкого и потного бытия к холодному горнему прозренью. Я не услышал ответа. Скорее, не услышал мой вопрос Рерих — он был слишком высоко…

Я спрашивал у Маньяско, стоит ли жить, если не осталось ничего святого. Он сказал — нет, не стоит. Но Ге возразил: хоть злоба и предательство неизбежны, нужно жить, чтобы не исчезло добро. А Нестеров показал мне, кому довериться и кому поклоняться — отроку Варфоломею, Постигшему, и Женщине, которая готова постичь.

Дега и Лотрек возражали: женщина — грязна, это лоханка, не больше, это только ловушка для нас, мыслящих! Позднее в том же уверял меня Генри Миллер в «Тропике Рака». Но я встретился с братьями Стругацкими значительно раньше, еще за «Миллион лет до нашей эры» и был предупрежден. Я знал, как наказывает Природа (или Высший Разум? или Бог?) посягнувших на то, чтобы понять ЗАМЫСЕЛ. Может быть, Лотрек и Дега были близки к разгадке и поплатились… Поплатились утратой иллюзий, которые на самом деле и есть единственная реальность, ради которой стоит жить. Иллюзии — эта нереальная реальность создает искусство и определяет его влияние на реальную жизнь.

Я ушел от Дега, от Лотрека, даже от Сомова и Буше — я не захотел им поверить. Ренуар, Серов, Пименов, наверное, еще Климт и Цорн понимали меня: они, как и я, знали, что Женщина — самое совершенное из созданий, и стремление к Ней есть стремление к бессмертию. Сельвинский оставил великую фразу:«Бессмертья нет. Но жизнь полным полна, когда бессмертью отдана она».

Иллюзия любви и есть жизнь ради бессмертия. Иллюзорного, как и Любовь. Жизнь — светла, как на полотнах Тернера. Драматична, трагична — но светла! Свет жизни — Любовь, Женщина. Это — и у живописцев, и у ученых.

Этим я живу.
Женщины ощущают смысл жизни в общем — так же. Нюансы, конечно, самое интересное. И в жизни и в искусстве. Мы жаждем любви — одинаково сильно.

Та жажда требует и яростно и грозно
Себя через столетья пронести:
Мое желание — собой заполнить космос,
Твое желание — его в себя вместить.

В этом — и сходство и различие психологий мужчины и женщины. Как я это понимаю. Есть замечательная книжка о философии любви, написанная Галиной Иванченко. Это философское исследование эмоций мужчины и женщины. Я не способен на такую глубину. Прочтете сами.

За мою долгую жизнь я общался со многими поэтами, писателями, учеными. Иногда непосредственно, иногда через их творчество, имея в некоторых случаях возможность, сопоставить впечатления жизненные и впечатления от творчества. Как интересны эти сопоставления! Мы поговорим об этом.

Все-таки, зачем я стал писать эту книжку?
«Смерть близка, мне не страшна она! Свой долг исполнил я…» Не хочу умалить подвиг Ивана Сусанина — мне смерть страшна. Может быть, именно потому, что свой долг я еще не исполнил. Жалко оставить жизнь, не оставив то, что я понял. Это Я должен оставить. Это и есть — оставить себя. Хоть малую часть. Вот поэтому я пишу то, что пишу. Декарт: «Я мыслю — значит, существую». Я написал — значит, я остался. Мыслить — значит жить. Написать — значит не умереть? «Рукописи не горят?»

Решение писать эту книжку — дело последних трех-четырех лет, но идея написать такую книгу, в которой я мог бы рассказать о своем восприятии искусства, прозой и стихами, родилась еще когда мне было лет двадцать восемь или тридцать. Я помню этот момент. Я вышел из Третьяковки и присел на скамейку, чтобы, как всегда после посещения музея, записать впечатления. И вдруг начали складываться стихи. Еще не стихи, но какие-то фразы, которые были почему-то ритмичными. Еще несколько минут, может быть, с неким специальным усилием — появились рифмы. Это те самые стихи о Борисове-Мусатове, которые открывают мою книжку.

Совершенно ясно, что эти стихи не являются описанием какой-то картины Борисова-Мусатова, и вся книжка — не описание картин и не пересказ их сюжетов, это мое впечатление, описание моих эмоций В СВЯЗИ с тем, что я увидел в картинах. Художник подвигнул меня понять нечто новое, которое совсем не обязательно совпадает с тем, что предполагал художник. Художник, творец дает начало, предлагает повод для собеседника — к собственному пониманию, к собственным построениям — по идее, предложенной творцом. А прочтение — это уж дело зрителя, слушателя, читателя, дело его собственной способности понять и развить, уже по-своему, это уже его — зрителя — творчество.

Вот довольно длинный (но, конечно, далеко не полный!) перечень замечательных произведений, сюжеты которых навеяны творчеством тех, о ком пишут — уже после ухода оригинала. Блистательное эссе «Мой Пушкин» Марины Цветаевой — это ведь не Пушкин в пересказе, это Цветаева, это ЕЕ вдохновение, это ее мысли о творчестве, о гражданственности, о любви. Великолепное сочинение Михаила Рощина «Князь» — это не только биография Ивана Бунина: биографические сведения и куски из стихотворений и прозы Бунина — лишь повод для Рощина рассказать о его, Рощина, понимании смысла творчества писателя. Так же, как биографии Резерфорда и Бора — еще и повод для Даниила Данина рассказать о смыслах и побуждениях в научном творчестве, о взаимоотношениях власти и ученого. Так же, как для Андре Моруа «Дизраэли» или «Флеминг» — почва для понимания мотивов живущих в повседневности великих людей, деятельность которых определяла жизнь страны или жизнь науки. Так же, как «Гойя» Лиона Фейхтвангера, или романы Ирвина Стоуна «Моряк в седле» и «Муки и радости» о Джеке Лондоне и Микельанджело — повод понять отношения общества и художника-творца. Так же, как блистательные эссе Ираклия Андроникова о Лермонтове. Так же, как мощные документально-аналитические книги Викентия Вересаева о Пушкине. Так же, как почти-романы Юрия Тынянова, Натана Эйдельмана, Юрия Фиалкова о Пушкине, Грибоедове, Кюхельбекере, Лунине, Ломоносове: жизнь гениев и героев — в быту, в сообществе, с интерпретацией документальных данных — в художественном воплощении. А Валентин Катаев в замечательном романе «Алмазный мой венец», где — портреты конкретных (и очень известных) людей, с которыми автор встречался, старательно убрал все имена, чтобы иметь возможность говорить то, как он, Катаев, воспринимал этих людей в жизни. Многие читатели восприняли эту вещь Катаева как замаскированный пасквиль на современников-писателей. Но Катаев убрал имена, и все, что он написал, не может претендовать (и подчеркнуто не претендует) на документальность! Это только эмоции автора.

Есть такой жанр в литературе — научно-художественный. В чем-то стиль моей книжки примыкает к этому жанру. Но — все-таки — нет, не укладывается в этот жанр.

Моя книжка — о смыслах творчества и смыслах жизни, понимание которых появилось от осознания того, что я увидел в картинах любимых мною живописцев, в стихах любимых поэтов, в книгах любимых мною ученых. Эта книжка — не только мои концентрированные эмоции — в связи с искусством. Не только эмоции — еще и логический анализ того, что такое искусство, еще и анализ тех явлений, которые создают искусство и тех явлений, которые искусство стимулирует. В этой книжке — и мой анализ того, как человек и человечество изобрели Веру, анализ основанный на множестве научных и духовных свидетельств…

Я действительно затрудняюсь в определении жанра этой книги!
В ней почти (!) не будет ни биографий, ни хронологии, ни классификаций по жанрам, ни точных ссылок на литературные источники, совсем немного (во второй и третьей частях книги, в которых я пытаюсь сделать в известном смысле объективный анализ моих — и ваших, читатель! — субъективных восприятий). То, что оставили нам предшественники — это их завещания, созданное ими богатство. Если это алмазы и золото, то неважно, в каком тысячелетии они добыты, их ценность инвариантна по отношению к времени. Шекспир и Рембрандт, Цветаева и Овидий, Кафка и Босх, Архимед и Эйнштейн, Бетховен и Прокофьев — все перемешано, все это составило нынешнюю сущность человечества, все это составляет мою сущность. Я не умею разделить, что во мне от Людвига Бетховена и что от Нильса Бора, что от Ренуара и что от Лермонтова — все они создали меня как личность.

Об огромном количестве имен, которые я упоминаю, иногда даже не комментируя их специально. Это может показаться неким проявлением снобизма: вот-де знает такие-то имена, демонстрирует, это — снобизм, только для избранных. Нет, причина совсем другая. Если у меня будут читатели, их можно заведомо разделить на две страты. Так или иначе, я ориентируюсь на интеллектуалов. Одни из них больше знакомы с изобразительным искусством, другие больше — с литературой или музыкой. Я хотел бы адресовать мои эссе им всем. Но тем из моих будущих читателей, кто знаком с изобразительным искусством, назвать то или иное имя художника — значит обозначить интеллектуальную область размышлений. Это не снобизм — это обращение к единочувствующим. Изобразительное искусство для меня — как познающего — было наиболее информативным. А в собственном творчестве — у меня другие предпочтения: точные науки и стихи.

Книжка состоит из трех разделов, каждый из которых составлен из отдельных эссе. Вы обнаружите массу повторов одного и того же смысла — в разных контекстах. Вы обнаружите массу противоречий — я их вижу, но оставляю сознательно. Поток осознания произведений искусства непременно содержит противоречия, как и само искусство, как и жизнь, как наше восприятие и искусства и жизни — это замечание относится к первому разделу. Более научные (или более философские?) второй и третий разделы апеллируют больше к логике и даже к естественным наукам. Я должен предупредить и об этом: если первый раздел книги — это романтические реминисценции, то второй и третий написаны более сухо, хотя я и стремился здесь сделать их увлекательными для читателя. Поэтому я часто использовал разный шрифт для некоторых фрагментов текста с целью показать читателю, что можно опустить при первом чтении, и на что я хотел бы обратить внимание моего собеседника. В конце книги приведены ссылки на некие литературные источники. Ссылок немного. И вы тотчас обнаружите, что половина их в списке — работы автора этой книги. Это не нарциссизм. Разумеется, в основном моя книга — это результаты моих исследований в течение многих лет. Соответствующие статьи и книги содержат более подробное изложение идей, которые развиваются в этой книжке. Я хотел, чтобы мой читатель мог ознакомиться с подробностями. Почти все, что мы пишем сказано, вероятно, до нас. И если встречаются новые смыслы, то скорее всего — в оттенках.

Общая цель этой книги: я хочу, обсудить вместе с вами и понять, как ЗАВЕЩАННЫЕ НАМ, ПОТОМКАМ, ИНТЕЛЛЕКТ И ЧУВСТВО сделали, делают и будут делать нас теми, кем мы становимся.
Я не боюсь смерти, если то, что я понял, сумею оставить, даже сознавая, что жизнь моего слова — коротка. Это желание не испугаться смерти в момент кончины. Едешь, казалось бы, не спеша — Время, черт возьми, торопится!

Зачем живем? Зачем мы рождены?
Прожить, как птички, от весны и до весны?

Соорудить гнездо, яйцо снести
и высидеть его — и все?
А после лечь костьми?

Нет, я уверен, мир мы посетили,
чтоб не яйцо, а Слово
принесли мы.

Понятое мною и есть Я. «Не троньте мои чертежи!»
Вряд ли моя книга даст ответы. Это, скорее, задачник с ВАРИАНТАМИ ответов, ни один из которых не является предпочтительным. Постараюсь успеть оставить этот БЕЗОТВЕТНЫЙ — И БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЙ — задачник. Уж если мои эссе имеют какой-то априорный смысл, то только — как побуждение к диалогу.

Вот еще о чем я должен предупредить вас, мой читатель. В книге много страниц, так или иначе посвященных художникам, их картинам, моим пониманиям художественного творчества. Многие из упоминаемых картин живут в вашей памяти, так же, как и в моей. Но все-таки! Здесь должно было бы быть несколько сотен репродукций. А в книге — только несколько десятков… Вот причины. Законы авторского права жестко требуют документированного согласия автора картины (стихотворения) или его наследников на публикацию произведения. У меня нет сил заниматься этой работой. Поэтому в книге мало репродукций с картин художников ХХ века. А стихи, кроме моих собственных, представлены чаще всего отдельными строчками, а не полным текстом, как хотелось бы. Но я постарался, чтобы вы все-таки могли увидеть и вспомнить великие картины наших недавних предшественников. В списке литературы, который вы найдете в конце книги, приведены Интернет-ресурсы, которыми легко воспользоваться каждому читателю.
Вот, пожалуй, все, о чем я должен был вам сказать, прежде чем вы начнете читать эту книгу.

Вернуться к оглавлению книги.