Мир во мне и мир вне меня.

Лоррен и Пуссен — маленький человек в огромном пространстве. Понимаю, как я ничтожен в сравнении с Природой.
Масштаб 1:10000

Рокуэл Кент — человек, вышедший к границам пространства. Дальше — нельзя. Отсюда еще можно вернуться. Общаясь с Кентом, я понимаю, что величие Природы таит опасность.
Масштаб 1:100

Нисский — это пространство, обжитое человеком. Входя в его пейзажи, успокаиваешься: пространства дружелюбны.
Масштаб 1:10

Рерих — это пространство и время, неразделимые. И недоступные человеку. Рерих — это чувственный смысл относительности. Чувственная иллюстрация к Эйнштейну.
Масштаб 1:1.

Человек, Бог, Пространство и Время — соизмеримы. И неразделимы.
Я не уверен, что в холодной пространственно-временной гамме Рериха есть место человеку. Живому человеку. Кажется, я понимаю физические и философские смыслы Эйнштейна… Понимаю ли релятивистские смыслы Рериха? Вот — из Рериха: «Речи сверкали металлом. Слова становилися грозны. В них грохотали горные камни. В них град проливался. В них шумел водопад. А я улыбался. Как мог я знать смысл их речи? Они, может быть, на своем языке повторяли милое нам слово «любовь»?

Это — стихи Рериха, это стихия Рериха. «Я не понимаю, что говорят мне другие миры, но я знаю, что они говорят со мной и хотят, чтобы я понял» — так я понимаю Рериха. Рерих — переводчик, толмач, Аарон при Моисее. Я должен поверить в его интерпретацию откровений. Я, вероятно, слишком критичен. Или слишком боязлив. Или недостаточно чувствителен, чтобы понять путь из уст Аарона. Может быть, в пророчествах Рериха мне неприятен императив, убежденность в единственности правоты и правильности пониманий. Вероятностный смысл предсказаний квантовой механики и статистической психологии — менее императивный — для меня более приемлем.

Рокуэл Кент — поэзия жизни в суровой природе. Это могло бы быть похоже на Рериха. Но Кент — земной, и холод пространств его Арктики СОГРЕТ человеческим жильем. «Это я, Господи!» — уж такой, как есть, прости. Кент видит величие холодной бескрайности, она ему интересна, загадочна, опасна…. Он выглядывает из теплого дома. Он храбр, он готов сразиться с холодом Арктики. Но с холодом Арктики, а не с холодом пространств…

Холод пространств Рериха АБСОЛЮТЕН. ЭТО ВСЕЛЕНСКИЙ ХОЛОД. Рерих ушел от тепла земного жилья. Он направляется к Богу — БЕЗВОЗВРАТНО. В холод. Бесстрашно. И БЕССТРАСТНО. В ОДИНОЧЕСТВО.

Рерих не оглядывается. Он решился. Он не вернется.
А у Кента за спиной — теплый дом. «Это я, Господи!» Кент не отважился уйти в выси. Он смотрит вверх. Снизу вверх.
Понять Рериха — это увидеть за горизонтом.

Твердь небесная и дно морское
соединены между собою.
На горизонте небо и море
не отличить, где одно — где другое…

Верх ли, низ ли — голубизна?
Море без дна. И небо без дна.
Море ли, небо ль меня зовет
за горизонт,
за позвоночный хребет бытия?
Отважусь ли я?

За хребтом горизонта шансов поровну —
Разбегаюсь! Прыгаю, очертя голову.
Взлетаю! Выплыву или нет? Уже —
ни малейшего страха нет в душе.

Но смысл бытия все равно узнаю!
Хоть посмертно!
Перепонка ушная
лопнула ослепляюще звонко.
Перелетаю
через хребет горизонта…

За хребтом горизонта, ЗА ГОРАМИ, за холодными горами Рериха — СОВСЕМ ДРУГОЕ. Я остался здесь. Не дано…

Вот добавка, неожиданная для меня самого. Я уже говорил вам, что я показывал эти эссе многим моим знакомым, близким мне по мировосприятию. Симона Тешлер, психолог из Торонто, прочтя это эссе, написала мне, что видит в завораживающих мирах Рериха — еще и смыслы любви, открывающей всякий раз новый и неожиданный мир. Мне это не приходило в голову раньше. Теперь я тоже готов так думать. Нам не узнать достоверно, что имел в виду Рерих, когда писал свои картины. Для нас, потомков, важно только то, какие ассоциации, какие мысли и какие эмоции вызывают эти картины у нас.

Вернуться к оглавлению книги.