* * *

Всего лишь только несколько секунд
В жестоком свете яркого неона —
На переходе между там и тут —
Мы были близко — между двух перронов.

Как странна эта встреча — расставанье.
И мой язык, конечно, слишком груб,
Чтобы отмерить наши расстоянья,
Соизмеряя длины наших губ.

Но зрелой женщины девическую грудь,
Живой изгиб бедра серовской Иды
Я не хочу забыть. Когда-нибудь
В плоть перельются тонкие флюиды.

Прощальный взгляд. Состав уже в пути.
Стучат в висках несбывшиеся такты…
Перерастает тютчевский мотив
В громовый гул бетховенских раскатов.

* * *

Опять вокзал. Опять подсчет минут.
И каждый миг заранее исчислен:
Минута — год. Вот так они идут!
Как будто прожил сразу десять жизней.

Я молод? — я старик уже почти.
Минуты долги — время быстро тает.
Последнее мгновенье. Помолчим —
Как те, которые часов не наблюдают.

Опять вокзал. Опять стучат часы.
Все кувырком — эмоции и мысли…
Ах дай нам Бог все это донести
До той одной минуты. Первой в жизни.

Усеченный сонет

Я знал, что ты позвонишь. Вот сейчас.
Звонок! Как мистика.
Грассирует мембрана…
Не знаю, что сказать. Мне нужен час —
А может жизнь. А может жизни мало —

Сказать как есть. Что беден, как студент.
И что влюблен как Фауст,
И все высокое, что мне досталось,
Превращено в тебя как в амулет…

Но не слова важны. Все дело —
Чтоб ты меня расслышать захотела.

Из Гомера

Это лето ни с чем не сравнимо.
Я прожил его, любя.
Мучительно и счастливо.
С тобою. Но без тебя.

Ни с чем не сравнимое лето —
Найти, не искав!
Был ли я для тебя чем-то,
Кроме «тоски в песках»?

Я никому не соперник,
Даже твоим сомненьям.
Даже своим! Наверно,
Даже нашим стихотвореньям…

Старательно не называю
То, что я испытал…
Но ты права, Навзикая:
Улиссу пора на причал.

Кончается одиссея
Минутных встреч на вокзалах.
Осень надежды рассеяла
Как ты предсказала.

Мы теперь установим вето
На общие воспоминанья.
Но давай не забудем ЭТО! —
То, чему не нашли названья.

* * *

Высокая любовь подобна вере.
Отдать ее на поруганье не посмеет
Никто. Я не решусь родить Христа
Для казни. Совесть будет нечиста.

Я сам извлек ее из собственного тела.
Как Зевс.
Отдельно голову. И ножки. Постепенно.
Так умерла любовь. Моя.
Твоя, Мария?
Звезда волхвов не воспарила.

Волхвы собрались,
чтобы освятить рождение любви.
Библейское реченье «Не убий!»
Я прочитал иначе — «Не роди!».

И был безжалостен твой скальпель
В моей — уже недрогнувшей — руке.
Осталась только пара красных капель
На потолке.

Моя любовь — как Бовари Флоберу:
Я сам извлек ее из собственного тела.
Но я свободен от креста. И до креста.
Мария, не родившая Христа!

* * *

Душа не сущность, а сосуд,
Вместилище. Чего? Понять бы!
Понять бы раньше, чем снесут
Меня — греховного — на суд,
Туда, где душу не спасут
Ни формулы мои, ни ямбы.

Но кажется, я понял, что содержит
Сейчас душа. Она — вместилище надежды
Быть образом твоих мечтаний грешных,
Быть воплощением твоих объятий нежных,
Быть тем, кто принят без одежды,
Без грима, без историй прежних,
Таким как есть — как неизбежность.
Душа — сосуд. Проткни — и вытекли надежды.

Опустошенная душа — и он покойник,
И время для него свой остановит бег.
И скажет более устойчивый поклонник:
«Смотри, идет вчера убитый человек».

* * *

Но пораженье от победы
Ты сам не должен отличать.
Б. Пастернак

От победы до поражения
В любви коротка дорога.
Каждое сражение
Становится уроком.

Я, наверно, не вышел статью.
И тогда ничего лишнего:
Чем становлюсь старше —
Тем выше барьер — личный.

Если мое поражение
От тебя есть твоя победа —
Празднуй. Наверное,
Для тебя это важно чем-то…

А если сие утверждение
На правду похоже —
Праздную свое поражение
Тоже.

1998

* * *

А между тем, была ведь Беатриче
Для Данте недоступной…
Боже мой! Как я хотел бы испытать величье
Любви неразделенной и смешной…
И. Селъвинский

Мой список Дон Жуана не пополнился.
Твой список Беатриче стал длинней.
Ты победила! Счастлива? Что вспомнится
Тебе — позднее — на исходе дней?

«Вот экземпляр — коллекционный —
на иголке.
Красиво корчился. И долго.
Такие из него признания исторгла,
Что до сих пор хмелею от восторга.
А как пытала! Обещаньями, изменой!
Он — дурачок — горел на собственном огне
И все надеялся зажечь огонь во мне —
Наивный старый мальчик! Где тебе!
Ты недостоин даже моего колена!»

Я не уверен, что ты счастлива в итоге.
Тебе я друг, что б ни произошло.
Договоримся: я не буду больше трогать
Ни грудь, ни душу… Словом, ничего.

* * *

И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты…
А. Пушкин

Душа больна. И это канцер.
Диагноз точен. Только нож.
Уже подсчитаны все шансы.
С культей души тебе остаться —
Или умрешь.
Что изберешь?

Когда мне вырезали душу,
Я скальпель ощущал болезненно.
И мне казалось, что я струшу,
Почувствовав стальное лезвие.

Но оказалось — это просто:
Наркоз. Лицо под белой маской.
Больную душу кто-то властный
Мне вырезал легко и просто.

Теперь живу как все. Спокойно.
Где нет души — там нет метаний.
И нет сомнений. Только странно
Культя заноет. И невольно
Ищу свою больную душу.
Ищу страданий.

* * *

Наша любовь разошлась на эпиграфы,
В объятия так и не воплотившись…
Победили стихи. Но победа Пиррова:
Стихи без плоти — дряблые мышцы!

Нет ничего счастливее вдохновения.
Непознанное — недостижимо прекрасно!
В любви, в науках, в стихосложении —
Ad astra! Ad astra!..

Жизнь — это стремленье к звездам.
Полетим вместе — ad astra!
Но поймем, пока это не поздно,
Что и на земле живем не напрасно.

Соберем все эпиграфы вместе.
Найдем их земную сущность.
Это — совсем не вместо.
Это — еще лучше.

* * *

Пишу, разговаривая с тобой…
Странно! Ведь мы не стали близки…
Может быть, и в самом деле, любовь —
Плод разлуки, одиночества и тоски?

Может быть, и не надо
Нам близость с тобой искать:
Жизни анфилада
Все равно затеряется в песках

Разлуки, одиночества и тоски.
И все-таки, дай нам Бог донести,
Не расплескав и не разбив на куски,
Сосуд, что нам с тобою нести
Вместе через пески
Жажды, одиночества и тоски —
До Стикса, до исцеляющей реки…

Но прежде чем перевозчика позову —
Устроим пикник на берегу!

Математика

Знать не хочу масштабов,
Но пропорцию вижу во сне:
Цветаева к Мандельштаму —
Как ты в отношеньи ко мне.

В сотне разных значений.
В тыще разных нюансов.
Две великие тени —
Не проекция нас ли?

Твой рваный рисунок почерка,
Моей жизни рваный рисунок…
Поиск для нас не закончится —
Нет для нас окончательной суммы!

Мы делим себя на части,
Пытаясь найти соразмерности.
Ежегодно и ежечасно.
Иногда — мерзостно.

И ничего не поделать:
Цена и смысл обладанья —
Зов сердца и зов тела,
Помноженные на пониманье.

И если один из сомножителей
Близок к нулю —
Азбука Морзе: точка-тире! —
Не люблю!

Каждый момент — здесь или там —
Стоит на развилке.
Какой нам выпал сюжет:
Цветаева — Мандельштам,
Или Цветаева + Рильке?

Не знаю реальных масштабов.
Но формулу вижу — во сне:
Пропорция:
Цветаева — к Мандельштаму =
Ты — в отношеньи ко мне.

* * *

Может быть, ты испугалась
Слишком большого чувства?
Спокойнее — некая малость:
В меру счастливо, в меру грустно.

И действительно, это опасно:
Чем кончится? —
Нужно быть очень отважной,
Чтоб в это броситься.

Достало бы моей страсти,
Хватило бы твоей силы,
Чтобы открыться настежь…
Не достало. И не хватило.

* * *

Извечная дуэль: она и он. Рапиры к бою!
В скрещениях клинков — судьба звенит.
И если бой закончился любовью —
Победа — двум. А нет — один убит.

Я лысый Казанова?
старый Дон Жуан?
  седой повеса? —
Готов любой диагноз подтвердить
И сам себя готов определить
Той эпитафией, что ты ее повесишь.

А ты — все женщины, которых я любил.
Ты Форнарина, Беатриче, Гала!
Я открываюсь для смертельного удара!
Скорее бей! Скорее! Не тяни!

Последняя дуэль в моей судьбе,
И свет клинком сошелся на тебе.

* * *

…Такое чувство есть на земле
Когда воркование просто не нужно…
И. Селъвинский

Такое я мог бы только придумать.
Если б напрягся весь —
Сосредоточенно и угрюмо.
А ты — действительно — есть!

Живая как плоть и живая как боль,
Недоступная, как святыня…
Но я святотатец! Во мне не остынет
К божественному любовь.

И сколько бы ни знал я вдохновений,
Высоких чувств, высоких озарений —
Ты путь для моего общенья с Богом.
Как мне стать для тебя такой дорогой?

Ты мой венец. Жизнь ощущаю снова.
Молюсь, чтобы венец не стал терновым!

* * *

Добиваться любви глупо.
Либо «нет» — либо «да».
Либо любо — либо нелюбо,
«Я твоя!» — или «Никогда!»

Мы друг друга еще не отведали,
Не узнали самое главное…
Здесь не может быть полуответов —
И не может быть полуправды:

Либо я для тебя — лишний.
Либо я тебе — нужен
Ближе других ближних —
Даже если все они — лучше…

Добиваться любви глупо —
Если тебе — не любо…

Открытие континента

Снег на ветках. Теплые губы.
Зимний парк в ожиданьи притих.
Сосны? Пальмы? Колумбов
Приближается материк.

Музыка? Филармония рядом с парком?
Или чудится все Колумбам?
Очень холодно? Очень жарко?
Поют хорал? Или пляшут румбу?

Органно? Там-тамно? Бубенчато?
Подберусь, словно тать я, на
Границу тысячелетия.
Загляну за забор. За

Ограждение собственной жизни,
Огражденье всеобщих времен…
Что увижу? Цветущие вишни?
Или черный креп похорон?

Музыка — но не филармония! Это —
Желанья призывный там-там!
Модерно ли, ретро ль —
Но бессмертно — как красота.

Сон ли, план Христофора Колумба —
Жизнь — на вечность сыграть с листа?
Мы с тобою танцуем румбу —
И я не хочу перестать!

Снег на ветках. Горячие губы.
Кто — Колумб и кто — материк?
Танцуем с тобою румбу!
Белый парк в ожиданьи притих.

1999

* * *

Сразу готов отдать
Свободу и голову,
Если ты скажешь «да»
Мне — философу голому.

Но только, если проснувшись,
Фрейдовски не осознав ничего,
Услышишь свою душу:
«Не могу без него!»

Только первопрестольно —
Нам не годится «чуть-чуть»:
Меньше —
тебя недостойно.
И меньшего
я не хочу.

Белая ночь

Посеяв ветер — пожинаем бурю.
Отсчет секунд — ты знаешь — начался:
Одна заря спешит сменить другую,
Оставив ночи только полчаса.

Моя заря — закат, твоя — рассветная.
Нам полчаса даровано судьбой.
И только ночь — короткая и светлая —
Осталась для свиданья нам с тобой.

Не будет сумерек, не будет пробуждения —
Мы не сомкнем ресницы до утра.
Продлись, продлись — на полчаса! —
мгновение.
Не будет завтра. Будет лишь вчера.

* * *

Что я ищу в любви? И в женском естестве?
Объятий? Нежности? Раскованного секса?
Конечно, да! Но нужно что-то сверх
Традиционного межполового текста.

Непостижимо это «сверх»!
А ведь на самом деле,
Хотим мы только одного: чтоб нас хотели —

Хотели наших ласк, хотели нас ласкать…
И все-таки, на самом-самом деле:
Чтоб можно было рассказать
Всего себя — в постели.

Радостный вальс

К струнам притронулся легкий смычок…
За веером скрылся лукавый зрачок…
Я вам не представлен, чтоб в танце обнять —
Прелюдия к вальсу представит меня.

Вашу руку, мадам, вашу талию!
Вы позволите вас обнять?
Вальс зовет нас, аккордами дальними
Предвещая буйство огня.

Аллегро играет наивный смычок.
Мы познакомились, но еще
Я не решаюсь к себе вас прижать
Ближе, теснее — чтоб не напугать

Ваши губы, мадам, вашу талию!
Вы позволите вас обнять?
Вальс своими зарницами дальними
Предвещает буйство огня.

Кажется, струны вошли в резонанс.
Нежен смычок. Он играет для нас.
Можно ли мне называть вас на «ты»?
Да? Это на грани мечты!

Ваши губы, мадам, вашу талию!
Это счастье — тебя обнять!
Увожу, увожу, увожу тебя
Целовать, целовать, целовать!

Увожу, увожу, увожу тебя —
Целовать, целовать, целовать!

Крещендо играет страстный смычок.
Наши губы сомкнулись. И нам горячо…
Твою стройную талию в вальсе ласкаю —
Мы любим друг друга уже, я знаю!

Мои руки, любимая, твоя талия
Продолжают танцевать вальс.
И смычок — инструмент отчаянный —
Соединяет нас.

И смычок — инструмент отчаянный —
Нас с тобою бросает в экстаз.

Нам в вальсе любовь подарена,
И ее у нас не отнять!
Твои губы, твою талию
Я хочу целовать, целовать.

Твои губы, твою талию
Я хочу целовать, целовать.

* * *

Охапка елового лапника,
Охапка лесных цветов…
Хватаю тебя в охапку я…
А потом
Брошу тебя, обнаженную,
В благоуханную смесь
И в тебе растворюсь.
Весь…

Простые стихи

В стотысячный раз — и еще, и еще
Спрошу у любимой: «Тебе хорошо?»

Мне все равно никогда не понять,
За что же ты полюбила меня.

И я никогда не спрошу — «За что?»,
Но снова спрошу: «Тебе хорошо?»

Я знаю ответ. И пока его знаю,
Я силу такую в себе ощущаю,

Что снова и снова, еще и еще
Спрошу у любимой: «Тебе хорошо?»

* * *

Мой мир. И твой. Ее. Его.
Границы непреодолимы.
И боль — всегда для одного,
Как бы мы ни были любимы.

А счастье есть дитя двоих.
Любимых. И душой и телом.
Судьбой возложено на них
Любимого — счастливым сделать.

И есть такой заветный час,
Когда границы исчезают.
И кто-то понимает нас.
Нас чувствует. Нас осязает…

И в этом — самый главный смысл
И ритуал верховной Веры —
Когда миры переплелись,
Чтобы Вселенную измерить.

Окажутся главнейшей сутью
Вот эти звездные часы,
Когда — в последнюю минуту —
Всю жизнь положишь на весы.

* * *

Скрещенья рук, скрещенья ног
Судьбы скрещенья
Б. Пастернак

Да разве что-нибудь нельзя
В свершеньях случая и судеб?! —
Двух тел сплетенных вензеля
Природа весело рисует.

Всю жизнь мы постоянно ждем,
Что радость непременно грянет.
А «одиночество вдвоем»
Пожалуй, лишь больнее ранит.

Что жизнь дала, что жизнь взяла —
Тут ни упрека, ни управы:
Двух тел
сплетенных
 вензеля
Двух душ —
смятенных —
 монограммы.

1969

Зеленые обои
Сон в летнюю ночь

Дюны. Домик под черепицей.
Комната. Ночь по обоям струится.

Я болен. Озноб. Я, наверно, в бреду.
Мне чудится, я по обоям иду.

Да, прямо по стенам, по стенам зеленым.
По тусклым узорам, бегущим по склонам.

Узоры свивались, сплетались, смеялись
И лицами вдруг на мгновенье казались.

Зловещие люди уселись на стулья.
Вдруг разом исчезли… А рядом колдунья.

Страшна и зловонна — исчадие ада.
Мне жутко. Довольно! Не надо! Не надо!

Кричу. Испугалась. Испарилась тенью…
Но кто это сел снова рядом с постелью?

Я вижу лишь руку с кольцом обручальным…
Ах, этот озноб! Он бросает в отчаяние.

Горячей рукой прикасаюсь к коленам —
Зеленый прибой пробегает по стенам.

Ты сон или явь? Я никак не поверю…
Глаза засветились звездой над постелью.

Глаза все туманней, колени все ближе.
Вот их уж прибой своей пеною лижет…

Так близко, так близко кипящая бездна —
Сладко манящая неизвестность.

Мы вместе плывем по волнам — по обоям
И море качает волною обоих.

А утром, проснувшись у светлого моря,
Я прочитал на зеленых обоях:

«Люблю. Не ищи. Это память — обоим».
Море плескалось зеленым прибоем.

1968

* * *

Я понял, что такое плакать над письмом —
Тебе пятнадцать или ты намного старше.
Это — очищенье от всего.
Это называется — катарсис.

Я прошел и огонь и воду,
вольницу возлюбя…
Не хочу никакой свободы —
я хочу только тебя.

Бабье лето

Осень взяла у зимы
Несколько дней взаймы,
Чтобы еще раз надеть
Яркое платье,
Чтобы еще раз успеть —
В объятья.

Несколько дней до зимы.
Уже холоднее дни.
Возьми меня у зимы!
Возьми меня у зимы!
Возьми меня! Возьми меня!
Возьми меня!
Возьми…

2003

* * *

Когда б вы знали,
Из какого сора растут стихи…
А. Ахматова

Жизнь, как поэма ритмами,
Любовью скреплена.
Но трещинками скрытыми
Готовится финал…

Моя поэма треснула —
И ритмов не собрать.
Что делать неизвестно
С тем сором из добра.

Но не говорите мне,
Что все уже прошло:
Рассыпанные ритмы
Стучат дождем в окно.

Зовут меня. Не знаю,
Куда. Но снова путь!
Поспешно собираюсь
Уйти куда-нибудь

От ритмов устоявшихся,
От прозы, от былья,
От грез несостоявшихся…
От самого себя!

2002

После

Это совсем не стихи.
И это уже за пределом
Желаний благих
И наивных стремлений

Что-то еще найти
Вместе нам дальше.
Это конец пути
Общего нашего.

Ты знаешь, что я сохраню
Нашу тайну.
Все равно я тебя люблю.
Для себя теперь — тоже тайно.

* * *

Пахнет свежими булками.
Солнце едва только встало.
Шаги молоточками гулкими
Выстукивают кварталы.

Еще не пошли трамваи.
В парке туман за кустами.
В фонтане лицо умываю,
Счастливо усталый.

И знаю счастливо и точно,
Глядясь в зеркальные лужи:
Только что, этой ночью
Кому-то был еще нужен.

* * *

Cвиданье девушке назначено.
Но телефон мой все молчит…
«Напрасно ждешь, почтенный», —
вкрадчиво
Мне он, безмолвный, говорит.

Так может быть, надежда звонкая,
Ты у двери мне позвонишь?..
Но, кажется, иными зовами
Сменился вечный зов любви.

И между смертью и любовью
Один лишь твой звонок стоит —
Я жду. Ни страха и ни боли…
Кто раньше в дверь мне позвонит?..

Быть может, завтра. Или позже…
Нет, завтра ты мне не звони.
Смерть и точней любви — и строже.
Вчера я умер. Извини.

2005

* * *

Почему на пороге вечности
Я влюбился в юную грацию?
Почему ты, молодая женщина,
Любовь свою отдаешь старцу?
Что нас влечет друг к другу? —
Что с тобою у нас общего?
Разве заря утром
Похожа на зарю к ночи?

Ты только расцвела.
А мой финал уж близок.
Ты воплощенье красоты.
И так уродлив я.
Ты лишь стартуешь
В жизненном круизе,
А мне уже мерещится земля…

Но сколько б ни было различий —
Мы похожи:
Мы оба —
С очень-очень тонкой кожей.

И все значительно проще —
Мы с тобою ровесники будто:
У любящих заря к ночи
Совпадает с зарею утром.

2004

* * *

Про это.
В. Маяковский

Знаете, что такое —любить?
Это — когда прошедшую ночь
невозможно забыть.
Это — когда сидя за письменным столом,
Книгу кропая или новый псалом —
Как наяву ощущаешь ее плоть,
Ее руки, ее талию, ее рот…

Знаете, что такое любить!
Это когда и стихи, и быт,
Бедность, успех, и сплетни вокруг
Перестают быть важными вдруг,
А стон ее счастья — как наяву…
Как до следующей ночи я доживу!?

* * *

Мы почти незнакомы —
Встречались глаза.
В маленьком доме —
Я и она.

За окнами воет
И ветер ревет.
В доме нас двое.
Кто позовет?

Это желание
Воет в окне,
Ломится в двери
К тебе и ко мне.

Двери напротив —
Лишь постучи.
Желанье к замкам
Подбирает ключи.

За окнами воет
И ветер рычит.
В доме нас двое —
Кто постучит?

1965

Прощальный вальс

В последний раз танцую вальс,
В последний раз люблю я вас —
В последний раз,
В последний раз,
В последний раз…

Я вас не стану уверять,
Что только вас хочу обнять —
В последний час,
В последний час,
В мой звездный час.

Любимых к звездам раньше звал,
Но я тогда не понимал,
Что звезды сами призовут —
В последний раз…

Совсем немного на земле
Осталось жить мне, а затем
Я унесусь к своим звездам —
В последний раз!

И это в первый раз, когда
Меня зовет моя звезда,
А вас с собой я не зову…
В последний раз —
В мой звездный час!

Мой звездный час уже пробил —
Я помню всех, кого любил,
Я вспоминаю вас счастливо
И без боли.

Так разрешите мне опять
Теснее вас к себе прижать,
Всем телом,
Всею жизнью,
Всей любовью!

В тот день, когда я навсегда
Отправлю жизнь мою звездам —
Пусть будет радостною
Тризна — без печали:

Я завещаю, чтобы вы
Познали радость новизны,
Пока еще вас звезды
Не призвали.

И я не стану уверять,
Что только вас хочу обнять
В последний час,
В последний час,
В последний час…

В последний раз танцую вальс,
В последний раз люблю я вас,
В последний раз,
В последний раз,
В последний раз…

2005

Занавес

Лишь потом разразилась гроза…
А. Блок.

Люблю грозу в начале мая…
А. Майков

Гроза с утра назревала
Томительной жаждой…
Как Даная, земля ожидала:
Освобожденье даждь мне!

Томительный ветер с юга
Занавес тихо колышет…
Занавес дышит, как юбка.
И поднимается выше…

Еще далеко до крещендо…
Вздохи, тихие звуки…
В сумерках предвечерних
Гроза распускает руки —

Ласково, властно, дерзко.
Какое блаженство, Боже!
Занавес, словно сердце,
Бьется — не остановишь…

Сейчас, сейчас — будет! —
Окно залилось в слезах,
Занавес набухает, как груди…
Скорее! Скорее, гроза!

В синей прохладе ночи
Неожиданно жаркого мая
Ветер снова хлопочет…
Снова гроза назревает.

2004