В середине 30-годов, когда Харьков уже становился городом физиков, а жизнь Володи Кошкина только начиналась, И. Е. Тамм как-то сказал Е. Л. Фейнбергу¹: «Я думаю, если бы Пушкин жил в наши дни, он был бы физиком». К тому времени, когда Кошкин вырос, физика стала очень популярной профессией, и не только Пушкин (если бы он родился вновь), но очень многие школьники и школьницы хотели стать физиками. Конкурсы в 10-12 человек на место² на физико-математический факультет Харьковского университета — убедительное свидетельство интереса к физико-математическим наукам в то время.

Я поступил в университет в 1955 г., на год позже Кошкина, и самое замечательное, что я обнаружил в университете, была не полная сокровищ библиотека — ЦНБ, тем более, не лекции и другия занятия (я предпочитал заниматься сам, по книгам), а будущая жена Кошкина, Нина Фогель, с которой я оказался в одной группе. Нина была умна, красива, обаятельнна, и мало кто не был очарован ею. Нина была дочерью известного физика, она выросла и жила в доме, в котором жили, в основном, одни физики, она с детства видела ученый мир, со всеми его достоинствами и недостатками, изнутри, ее жизненный опыт, в этом отношении, был во многом намного богаче моего. Я этого никогда и никому не рассказывал, но именно она определила мою жизнь. По наивности, из каких-то глупых общефилософских соображений, я, увлекаясь теоретической физикой, хотел сначала стать физиком-экспериментатором, чтобы быть поближе к природе, а только потом стать теоретиком. Это было бы непоправимой ошибкой. Нина убедила меня в том, что этого делать нельзя, за что я ей бесконечно благодарен.

24 октября 1941 г. Харьков был оккупирован немцами. Нам с Ниной Фогель, оставшимся в Харькове, было по три года. Кошкину было пять, но ему с родителями удалось эвакуироваться в Новосибирск. До войны в Харькове было более 900 тысяч человек. Предполагают, что эвакуироваться смогли, примерно, 300 тысяч человек. К 23 августа 1943 г., дню освобождения Харькова от немецкой оккупации, в Харькове осталось около 200 тысяч человек, то есть, примерно, 400 тысяч человек умерли от голода и холода, были убиты. Около 20 тысяч человек евреев, практически все оставшиеся в городе, в их числе и бабушка Нины, были расстреляны в Дробицком яру. Среди расстрелянных должна была быть и Нина. Она осталась жива, только благодаря русским родственникам ее мамы, которые прятали ее в течение 641 дня и ночи, которые длилась оккупация. Я, конечно, вполне мог оказаться среди 400 тысяч умерших, но расстрел мне не угрожал, поскольку немцы были формалисты и педанты и уничтожали людей, согласно бумагам, которые те имели. На моем свидетельстве о рождении проставлено три немецких штампа, но немцев вполне устраивали имена, отчества и фамилии моих родителей.

Но факт нахождения на временно оккупированной немецко-фашистскими войсками территории не устраивал советскую власть, и меня никак не могли принять на ядерное отделение физ-мата, куда я хотел поступить и мог бы там узнать какие-нибудь секреты³, а приняли на физическое отделение. Так я оказался в одной группе с Ниной Фогель. На третьем курсе мне все же удалось перевестись на ядерное отделение, по настоянию Нины я стал теоретиком, и мне страшно даже подумать, что было бы, выбери я другую специальность.
Вскоре Нина вышла замуж за Кошкина, родила сына, стала серьезным ученым. Прожив вместе много лет, они с Кошкиным расстались, потом Нина тяжело заболела и уехала в Израиль, где в 2008 г. мне удалось побывать у нее в гостях. В Израиле она и умерла в 2010 г.. Кошкин не намного пережил ее.

В 2010 г. в журнале «Университеты» (№ 2) Нина Яковлевна Фогель опубликовала воспоминания о своем отце Якове Михайловиче, назвав их «О лучшем из отцов…».

Первая жена Кошкина Нина Фогель

В 2006 г. Кошкин подарил мне и моей жене (ее тоже зовут Нина) свое замечательное «Введение в естествознание» (с соавторами И. В. Синельник и А. Г. Шкорбатовым). На книге он написал

Увы, пожить Кошкину удалось совсем немного (хотя, когда тебе 70, или за 70, то почти 5 лет — это не так уж и мало). Но как получилось, что у Кошкина сложилось ощущение «почти всю жизнь — с вами», об этом я и хочу рассказать.

Свои воспоминания о Я. Е. Гегузине Кошкин начинает и кончает словами о том, что, как жаль, что мы не ведем дневников. (Я буду и дальше называть Кошкина просто «Кошкиным». Владимиром Моисеевичем он для меня никогда не был, а называть его «Вовой», как я его всегда называл, как-то несерьезно. Называют же Пушкина просто «Пушкиным».) Я тоже никогда не вел дневников, поэтому мне трудно вспомнить, когда именно Кошкин позвонил нам с женой по телефону и спросил, можно ли вообще жить в Пятихатках. Услышав в ответ, что жить вполне можно, он вскоре поселился в доме напротив, на таком же восьмом этаже, на каком жили мы (я, жена, сын и дочь). В 1982 г., когда мы поселились в нашем доме, дом, в котором поселился Кошкин, еще даже не начинали строить, и, совершенно точно, в 1986 г., когда произошла Чернобыльская катастрофа, Кошкин еще не жил в Пятихатках. Едва только просочились какие-то слухи о Чернобыле, Кошкин сразу же почувствовал, что случилось что-то очень страшное и позвонил мне по телефону. Не хотелось ему верить, но, как это часто бывало, он оказался прав. В то лето Кошкин отправился с друзьями в поход с дозиметром (тогда дозиметры не были всем доступны, ими запрещено было пользоваться, а данные о радиационной обстановке держались в секрете). Дозиметр оказался полезным, так как чай, который взяли в поход, оказался радиоактивным, но, как показывал дозиметр, такой чай можно было заваривать и спокойно пить (вся радиоактивность оставалась в чайной гуще, которая выбрасывалась).

Скорее всего, Кошкин стал жить в Пятихатках с 1990 г. ⁴ (но, может быть, и раньше). Я хорошо помню, как он вселялся. Это было впечатляющее зрелище: мебель у Кошкина была старинной и настолько массивной и громоздкой, что единственный способ доставить ее в квартиру заключался в том, что были вынуты окна, вместе с рамами, из оконных проемов, на крыше установили лебедку, мебель поднималась на веревке, и осуществить все это было совсем непросто. Друзья Кошкина⁵ с большим трудом решили сложную топологическую задачу и, долго провозившись, внесли огромный круглый стол в небольшую по размерам кухню. Прожил Кошкин в Пятихатках немногим более десяти лет, но его слова «почти всю жизнь — с вами» не кажутся большим преувеличением. В этой жизни не слишком часто общаешься с друзьями, если не работаешь с ними вместе, работа и домашние дела отнимают практически все время. А Кошкина мы видели каждый день. Достаточно было взглянуть в окно, и сразу было видно, дома он, или нет. Если он был дома, то можно было видеть, как он курит на балконе, или делает зарядку, или, задумавшись, сидит за столом, последнее время, как все, за компьютером. Можно было понять, что у него гости, и даже, какого пола эти гости⁶. Я не специально заглядывал в окна Кошкина, это делалось совершенно непроизвольно. Когда Кошкин уехал из Пятихаток, окна его квартиры сразу же перестали для меня существовать, я их вообще не замечаю, как и остальные многие десятки окон в доме напротив. Появление Кошкина в Пятихатках было большим подарком для всей моей семьи, для детей он вскоре стал и навсегда остался «дядей Вовой», обложку первой книги стихов Кошкина «Местоимения» (1996)делала ему моя дочь Аня. Хотя десять лет — это не так и много, но если посчитать количество часов общения с Кошкиным за это время, то получится больше «человеко-часов», чем с кем-нибудь другим, скажем, лет за пятьдесят. Отсюда и ощущение, что «всю жизнь» вместе.

Поселившись в Пятихатках, Кошкин вскоре понял, что жизнь здесь имеет свои преимущества. Одно из них — это лес в трех минутах ходьбы от дома. А делать зарядку, без которой он не мог обходиться, в лесу гораздо приятнее, чем дома. Он начал бегать по утрам в лесу и иногда приглашал меня пробежаться вместе с ним. Сейчас в это трудно поверить, но мы вместе с ним не один раз зимой катались на лыжах. В связи с этим, вспоминается один случай, свидетельствующий о наблюдательности Кошкина. Мы с ним, не спеша, передвигались на лыжах, а впереди нас шел на лыжах человек, которого я хорошо знал. Видна была только его спина. «Это большой начальник!» — сразу же определил Кошкин по спине. Действительно, это был один из заместителей директоров Физико-технического института, расположенного в Пятихатках, вообще-то человек довольно скромный.

Вначале Кошкин вел довольно аскетический образ жизни. Зарядка, душ, кофе, бутерброд с сыром, или колбасой⁷, и работа, работа и работа. Иногда, во время работы, он подкреплялся каким-нибудь спиртным и конфетами (в основном, для калорий, нетрезвым я Кошкина никогда не видел). Потом он как-то приспособился, нашел женщину, которая ему что-то готовила.
Нину Фогель он часто с грустью вспоминал, всегда говорил о ней с большим уважением и почти всегда подчеркивал, что она намного умнее его⁸. Я с этим обычно охотно соглашался, а однажды появилось очень убедительное доказательство правоты Кошкина. Когда у Кошкина появился компьютер, он очень увлекся игрой «Шарики». Мог играть часами, забыв обо всем. Случалось, что он звал меня к себе, усаживал вычислять какой-нибудь интеграл, а сам играл в «Шарики». Иногда он прерывал игру, говорил компьютеру: «Ты, миленький, подожди, а я пойду, посуду помою!» И на время уходил на кухню. А потом возвращался к компьютеру, в котором красовалось яркое свидетельство недосягаемости Нины Фогель (в отношении ума). Игра «Шарики» досталась Кошкину от внука Димы, и вместе с этой игрой на экране обычно высвечивается табличка, отображающая достижения других игроков. И там была строчка, которая называлась «Нина». Достижения «Нины» были фантастические, до них не мог дотянуться даже Дима, куда уж было дотянуться Кошкину. Конечно, точных чисел я не помню, но, примерно, у «Нины» было, скажем 3500 очков, а «Кошкин» едва дотягивал до 2000.

Нужно сказать, что успехи в постижении компьютерных премудростей у Кошкина были немалые. Так, например, он овладел LaTex’ом, для него это было большое достижение. А однажды он позвонил мне в панике: при загрузке компьютера не загружаются синие нортоновские окна, и экран остается черным. Я спрашиваю:
— Ты что-нибудь стирал?
— Да, стирал.
— Что?
— Да всякие ненужные мне директории и файлы.
— Директорию NC стирал?
— Да стер. Посмотрел, ничего нужного в ней нет.
— Все ясно. Набирай с:\autoexec. bat, по буквам:
эй-ю-ти-оу-и-экс-е-си-точка-би-эй-ти. Набрал?
— Набрал.
— Нажми Enter.
— Нажал.
— Найди строчку: rem c:\vc\vc.
— Сотри rem.
— Стер.
— Нажми F2, Escape, перезагрузись.
— Ура-а-а-а! Синие окна!

Я-то знал, что у Кошкина в компьютере, кроме Нортон-коммандера, есть еще Волков-коммандер, и autoexec. bat’ы у нас тождественные, и жестские диски, и процессоры, и вообще компьютеры — близнецы. Дело в том, что Сорос дал Кошкину два 486-ых компьютера (это была вершина компьютерной техники в то время). И один из них, вместе с принтером, Кошкин дал мне. Целых 421 МБ на жестком диске! Процессор целых 133 КГц! Это был фантастически мощный компьютер. Я поставил на этот компьютер массу замечательных программ, заменил процессор более мощным, поставил пишущий CD-привод, в общем, благодаря тому, что компьютер был, на самом деле, довольно слабоват, многому научился. Но в 2000 г. мои дети, видя, как мне тесно на таком маленьком жестком диске, купили и подарили мне новый компьютер с диском 10 ГБ, вскоре я добавил еще 20 ГБ, сейчас мне пока хватает 1ТБ (то есть 1000000 МБ против 421 МБ, которые были у нас с Кошкиным). Но лет пять я пользовался компьютером Кошкина, и очень ему за это благодарен.

Выше я написал, что соглашался с Кошкиным, когда он говорил, что Нина Фогель намного умнее его, потому что я понимал, что он имел в виду. Но, на самом деле, утверждение, что один человек умнее другого, конечно же, это бессмысленное утверждение. Ум не измеряется в метрах или килограммах. И преславутый IQ говорит только о том, насколько у человека развито формально-логическое мышление. У многих выдающихся людей, таких как Эйнштейн, Бор, Гамов, Френкель, например, ум был не формально-логическим, а, скорее, интуитивно-логическим. Похожий ум был и у Кошкина (не зря все четверо были кумирами Кошкина). Глубокий анализ многогранности человеческого ума был дан И. П. Павловым в его лекции 1918 г. «Об уме вообще, о русском уме в частности» (легко находится в интернете, достаточно набрать в Google’е «Павлов» и название лекции). Обычно считается, что формально-логический ум выше интуитивно-логического, это и имел в виду Кошкин, но это неправильно. Как сердито говорил П. Л. Капица: «Кто сказал, что физики должны быть хорошими математиками? Почему у нас такая плохая физика? Потому что у нас отбирают физиков с математическим уклоном. Все великие физики были плохими математиками». Конечно, не все великие физики были плохими математиками, тем не менее, какая-то доля истины в словах Капицы есть.

В 1988 г. один из студентов Кошкина уезжал в Спитак, на помощь в борьбе с последствиями ужасного спитакского землетрясения. Нужно было срочно принять у него экзамен. Не принять было нельзя. По курсу Кошкина студент не знал ничего. По всем другим курсам тоже ничего. Кошкин стал читать стихи, в надежде, что что-нибудь студент продолжит. Такие стихи, действительно, нашлись. Это были стихи «У лукоморья дуб зеленый». Студент получил заслуженную тройку и уехал в Спитак. Всенародный опрос по случаю 200-летия Пушкина выяснил, какие стихи Пушкина знают люди. На первом месте оказались стихи «Ты еще жива, моя старушка?», на втором «Выхожу один я на дорогу», и на третьем «У лукоморья дуб зеленый». Хорошо, что друзья и коллеги Кошкина, которые заполняли его анкеты, касающиеся Пушкина, относились еще к тому поколению, когда Пушкина читали и знали. И с увлечением и много мы читали о самом Пушкине. Иначе, как бы мы могли отвечать на вопросы, был ли Пушкин экстравертом или интровертом, оптимистом или пессимистом, конформистом или нонконформистом и т. д.. (Вопросы были еще сложнее. Нужно было ответить на сколько процентов Пушкин был оптимистом и насколько пессимистом, например. И таких вопросов была тьма тьмущая.) Однажды мне посчастливилось наблюдать, как сам Кошкин заполнял анкету о Пушкине. Он сразу же понял, как это нелегко, сказал: «Неужели же я это сам сочинил?!». Зато он оценил, на какие жертвы способны пойти его друзья и коллеги, чтобы помочь ему в его исследованиях.

Но одной вещи о Пушкине не знал даже Кошкин (в фундаментальном труде-исследовании о Пушкине Вересаева, который мы все читали, об этом не написано): Пушкин был российским академиком. Пушкин был избран членом Российской Академии 7 января 1833 г.. Поначалу Пушкин серьезно отнесся к своим обязанностям академика, посетил несколько заседаний, а потом заявил, что в буфете Академии «водка — дрянь» и «винегрет никуда не годится», и пока «не выпишут нового повара из Парижа, и вино не будут доставлять оттуда же, он в Академию ни ногой!»
Мы любим Пушкина вовсе не за то, что он был академиком. Так же и Кошкина мы любили и любим совсем не за его многочисленные награды и регалии. Кошкин оставил после себя книги и сборники стихов, которые мы будем читать и перечитывать и вновь проникаться теми мыслями и чувствами, которые его волновали. Мне же посчастливилось быть близким свидетелем его, может быть, самого интересного и плодотворного периода в жизни, когда он активно размышлял над общечеловеческими проблемами и пытался получить ответы на них.

Одна из последних встреч (Кошкин и автор этих воспоминаний)

Закончить свой рассказ я хочу стихами, и прошу не судить их слишком строго, вспомнив призыв к читателям английского поэта Рассела Хилларда Лойнса (в переводе С. Я. Маршака):

Не будь к сонету, критик, слишком строг,
Пускай бездарен он и скучен слишком часто,
Но в нем не более четырнадцати строк,
А ведь в иных стихах бывает полтораста!

Прошу прощения, что в нижеприведенных стихах не четырнадцать строк, а целых двадцать, но так уж получилось…

Наш милый Кошкин, много лет
Ты украшал собою свет;
Любимец муз, друзей кумир,
Ты очаровывал весь мир.

Хотел все знать ты, как ребенок,
Хотел на все пролить ты свет,
Девчонок обожал с пеленок,
Романтик был ты и поэт.

Певец латышек и эстонок
И автор редкостных анкет,
По лесу бегал ты спросонок,
Властитель дум, эстет, аскет.

Наш милый Кошкин, не секрет,
Мы все покинем этот свет.
Но тот, кто истину постиг,
Что наша жизнь — лишь краткий миг,

Тот скажет, всем смертям назло:
«Тем в этой жизни повезло,
Кто с Кошкиным знакомы были,
Дружили с ним, его любили!»

Ю. П. Степановский
кандидат ф.-м. н., ведущий научный сотрудник Института теоретической физики ННЦ «ХФТИ»

¹ По книге нобелевского лауреата И. Е. Тамма «Основы теории электричества» мы все учились, а книга Е. Л. Фейнберга «Две культуры» была одной из любимых книг взрослого Кошкина.

² Нужно было сдать 7 экзаменов, если ты не медалист.

³ Например, узнать, что сечение захвата тепловых нейтронов изотопом ксенона ¹³⁵Хе равно 2,7.10 ^{— 22} м² и превышает геометрическое сечение (πR²) ядра ксенона почти в два миллиона раз. Это совсем не безобидное свойство ксенона, именно из-за него произошла Чернобыльская катастрофа.

⁴ Я помню, как я встретился у Кошкина, с Л. Г. Фризманом, признанном в мире специалистом по Баратынскому. Зашел разговор об ужесточении борьбы со взятками, об их полном запрете (это признак того, что был 1990 г.). Фризман тогда привел цитату из «Матушки Кураж» Б. Брехта, где по поводу запрета взяток кто-то сказал: «Да ведь это же мы лишимся последней возможности спасти от смерти невиновного!»

⁵ Их тогда еще много было в Харькове, но вскоре судьба разнесла их по всему миру.

⁶ Кошкин разделял мнение своего кумира Эйнштейна, что «увлекаться противоположным полом приятно и полезно», но, из скромности, задергивал шторы, когда у него в гостях был «противоположный пол», даже тогда, когда он обсуждал с этим «полом» какое-нибудь «влияние газовой среды на критический ток в керамике».

⁷ Отец выдающегося русского физика П. Н. Лебедева, впервые экспериментально доказавшего существование давления света в 1899 г., очень хотел, чтобы его сын занимался, как и он сам, торговлей. Но сын говорил отцу, что он лучше будет всю жизнь «есть одну колбасу», но торговлей заниматься не будет. «Я позволю дать совет не только тебе, но и всем родственникам, даже всему человечеству, занимайтесь физикой, лучшего совета дать ей-ей не могу», — писал, став физиком, П. Н. Лебедев своей сестре Александре.

⁸ Кстати, Нина Фогель, тоже один раз вспомнила Кошкина, выразив большое удивление по поводу того, что я единственный человек, который находится в добрых отношениях одновременно и с ней и с Кошкиным.